Макарьевские просторы

Подробности

Опубликовано 12.09.2011 11:16

Макарьевский район - самый большой по площади не только в Костромской области, но и во всем Центральном федеральном округе. Он занимает 4850 квадратных километров и не уступит в этом отношении иному европейскому государству.

История с географией
Макарьев – старинный русский город. Начало ему положил нижегородец, монах-пустынник Макарий, поставивший здесь в 1439 году свой первый скит, а затем и монастырь. Благодаря широкой известности Макария, прозванного Преподобным за то, что он мог исцелять больных людей, сюда началось паломничество верующих. Особенно быстрое развитие монастырь получил после посещения его в 1619 году первым русским царем Михаилом Федоровичем из династии Романовых. Он приезжал на богомолье, благодарить Бога за спасение и умиротворение Отечества, за свое избрание и освобождение из польского плена своего отца, митрополита Филарета. От Москвы царя со свитой везли в возках, а последние 20 верст он шел пешком.
На географической карте видно, что с востока на запад район протянулся на 70 километров, а с севера на юг – аж на 110 километров. Это как два Люксембурга или, например, четверть Словении. Река Унжа рассекает район примерно пополам. На правом берегу много сел и деревень, проходит федеральная трасса Кострома-Киров. Зато на левобережье всего несколько лесных поселков и бескрайние таежные массивы.
Этих мест, к счастью, не коснулась мода на переименования. Явный недосмотр вождей, искоренявших религиозную топонимику. Даже Сергиев Посад с 1930 по 1991 год назывался Загорском в честь революционного деятеля Вольфа Михелевича Лубоцкого, партийная кличка Загорский. Вполне могли бы дать и Макарьеву новое имя в честь, например, члена политбюро Устинова, который в юные годы оканчивал здесь ремесленное училище. Но в высших кругах, видно, посчитали, что имя выдающегося государственного и партийного деятеля впору носить более солидному населенному пункту, чем городок в костромской глубинке. Ну и переименовали в Устинов невезучий Ижевск, все-таки столица автономной республики. Через три года, правда, вернули прежнее название. А наш Макарьев сохранил историческое имя, не тронули, спасибо.

Город и монастырь
В середине позапрошлого века в Макарьеве было 3710 жителей. Здесь были уездные учреждения, воинская команда в 116 человек, было 549 зданий, три питейных дома, два трактира, табачная фабрика, свечной, мыльный и два кожевенных завода, приходское училище с 82 учащимися, духовное училище (176 человек) и больница на десять коек. Основное население города составляли портные, сапожники, печники, столяры, плотники, кузнецы, жестянщики и другой ремесленный люд.
Но все, конечно, вращалось вокруг монастыря, который являлся одним из крупнейших в России. Как сейчас принято говорить, был градообразующим. Сейчас трудно представить, как все было оживленно, как кипела жизнь. Знаменитая ярмарка привлекала торговцев и покупателей. Кругом гостиницы, постоялые дворы, трактиры.
В 1837 году посещал Макарьев цесаревич, будущий император Александр II, вместе со своим воспитателем поэтом Жуковским. Останавливались высокопоставленные визитеры в гостинице, в этом доме сейчас детская художественная школа, а на стыке XIX и XX веков был трактир с номерами для приезжающих. Назывался он почему-то «Мыс Доброй надежды», я сам видел в музее дореволюционную фотографию. Там спешит по делам простой люд, богомольцы, стоит ломовой извозчик в треухе, на заднем плане лавочки, вывески с ятями.
От этого мало что осталось. В 1929 году монастырь советская власть закрыла, помещения его заняли различные организации. Прекращение потока богомольцев повлекло за собой закрытие гостиниц и трактиров. Мощи унженского старца на несколько десятилетий оказались в запасниках краеведческого музея

г. Юрьевца Ивановской области. Храмы ветшали и разрушались. Монастырь был возобновлен как женский в 1993 году, а в 1995 году в его стены вернулась главная святыня – мощи преподобного Макария Унженского и Желтоводского.
Комплекс Макариево-Унженского монастыря огромен. В ограде пять храмов, один краше другого. Если бы заняться по-настоящему реставрацией, то он нисколько не уступил костромскому Ипатию. В Успенском храме совершаются регулярные богослужения. Поэтому ворота монастыря открыты для прихожан. Я тоже вошел. Было утро, в церкви шла служба. Две пожилые монахини косили и сгребали траву. Другие монахини во главе с игуменьей - матушкой Верой - пересекали большой двор, направляясь в кельи. Под горой у часовни журчал целебный источник.

Полеты во сне и наяву
Зимой в Макарьеве проводят традиционные соревнования по бегу в валенках, называются они «Макарьевская верста». В валенках, а не в кроссовках потому, что Макарьевский уезд когда-то славился на всю Россию этой исконно русской обувью. В каждой деревне катали валенки, а ремесленников называли жгонами. У жгонов, так же как и у офеней, был особый язык, непонятный посторонним. Это было довольно замкнутое сообщество, если по-современному – мафия.

«Упаки они сошили, сары скосали, ухлили». Что это обозначает, не знаю, просто попалось в какой-то книжке и запомнилось. Зато точно знаю, что слово «филонить», перекочевавшее в русский литературный, – оттуда, из жгонского языка.
Дистанция соревнований – русская верста, 1067 метров, проложена вокруг монастырских стен. Я же говорю – всё здесь испокон веку устраивается вокруг монастыря. В валенках бежать трудно, но все стараются, малыши детсадовского возраста бегут и глава администрации с заместителями. Весь город - стар и млад - выходит на дистанцию.
Когда-то в Макарьеве роль автостанции выполнял вагончик, но автобусы ходили в Торино, Стариково, Красногорье, Юрово, Фролово, Тимошино, в другие деревни. Сейчас построено прекрасное здание автостанции, но количество рейсов сократилось раз в пять. В Торино и Тимошино теперь добирайся как знаешь. Если продолжить воспоминания – в Макарьев и Тимошино из Костромы летали самолеты. Билет стоил недорого. Самолетов давно уже нет, взлетные полосы заросли травой и кустами.
Как шагреневая кожа съеживается транспортное сообщение, постоянные проблемы и неувязки с паромным сообщением через главную водную магистраль района – Унжу. Да если бы только транспорт… Поехал в Якимово – наткнулся на заколоченную школу. Негде стало учиться детям из Шемятина, теперь их возят в село Унжу. В заречном поселке Горчуха мне рассказали, что когда-то в местной больнице были свои хирурги, делали операции. Сейчас с простым аппендицитом больных возят в Мантурово, а рожать горчухинские женщины ездят в областной центр. Словом, «социалка» хромает на обе ноги. А в результате хиреют лесные поселки, люди уезжают на заработки или постоянное местожительство в большие города.
Глава муниципального района Павел Шаронов избран на свой пост недавно, он энергичный, не жалеет себя. Все местные знают о его увлечении дельтапланеризмом. Время от времени глава района взмывает в небо и с высоты птичьего полета обозревает окрестности.
– Я и пейзажами любуюсь, и смотрю сверху, где какой непорядок, – шутит Шаронов.
Дела он на себя взвалил трудные, но люди ему верят, надеются, что при нем жизнь в районе наладится.

Охотники за окаменелостями
Макарьев раскинулся как в пространстве, так и во времени. Свидетельства о минувшем здесь раскиданы повсюду, в самых неожиданных местах. Зашел в редакцию «Макарьевского вестника», зимой печки в кабинетах топят дровами, мне это всегда нравилось, уютно, знаете ли. И вот раньше не обращал внимания, а нынче высмотрел: на печной дверке надпись «Песоченскiи заводъ Криворотова». Прямо музей, а не редакция.
В деревнях вдоль реки можно и сейчас увидеть отрезки дороги, мощенной булыжником. Здесь проходил в Сибирь Старо-Вятский тракт, по нему везли ссыльных. Декабристов Пущина, Поджио, Муханова, писателя Короленко. Путь их проходил через заштатный город Унжу, сейчас он разжалован в село, а поехал я туда, чтобы встретиться с интересным человеком.
В юрский период (примерно 150 миллионов лет назад) на месте Макарьевского района было море. Его заселяли головоногие моллюски – аммониты и белемниты (в народе окаменевшие раковины белемнитов издавна называют «чертовы пальцы»). Теперь их можно встретить по берегу Унжи. Здесь вообще рай для палеонтологов. Обвалится подмытый во время паводка пласт, и обнажаются пласты меловые, юрские, четвертичного периода. Спускаясь к воде, буквально идешь по ступеням жизни: вот ухватился за выступ юрского периода (расцвет тираннозавров), споткнулся о меловой (царство трилобитов), из-под ноги покатился кусок глины, внутри – отпечаток моллюска. Чем не «Парк юрского периода»?
Андрей Ступаченко, житель села Унжа, в прошлом москвич и геолог, рассказал мне, что кости плеозавра нашел случайно, увидел, что к ним привязана лодка местного жителя. К Ступаченко каждое лето приезжают ученые гости. В прошлом году были польские профессора, а нынче прибыл сотрудник Палеонтологического института РАН, доктор геолого-минералогических наук Василий Митта с коллегами из Берлинского университета. Такой компанией они исследуют Унжу, интересные находки изучают, отправляют в Москву, в музей.
Плеозавр – древний ящер, в длину достигал 7-10 метров. Андрей дал мне подержать его окаменевшее ребро, прикоснуться к вечности. Весьма тяжелая вещь, скажу я вам (не вечность, а ребро), прямо чугунная оглобля какая-то. Но сто пятьдесят миллионов лет, как ни старался, я все равно представить себе не смог.

Далеко от Москвы
Через реку Унжу у Горчухи есть паромная переправа. Капитан-механик парома СП-29 Александр Колесов – речник бывалый, в прошлые времена работал в сплавной конторе. Пока переплывали на тот берег, да потом зашли на базу, чайку попили – переговорили о многом. Команда парома работает «двое через двое», то есть двое суток на службе, а потом двое отдыхает. Дом у Александра Васильевича недалеко, в Нежитине. Но это недалеко по местным понятиям, а так 50 километров «от асфальта», а от райцентра и все 70 будет.
Нежитино – самое живописное место в районе. Недаром именно здесь снимали художественный фильм «Флешка», я смотрел. Содержание и сюжет так себе, но природные красоты впечатляют.
Здесь много домов скуплено москвичами, осуществилась их мечта о «домике в деревне».
Даже целые деревни куплены, Крутышево среди них. Её превратили в место элитного отдыха. В свое время за малую цену приобрели добротные дома, огородили деревню забором и даже завели охранников-собак, считай, отделились от местных. Это было три года назад. Нынче я до нежитинских мест не добрался, не успел.
Ну и пусть живут (это я про москвичей), с пользой и удовольствием для себя. Никто им не говорит: «Понаехали тут». Вот где-то далеко от нас Москва, где людская крупа и полые внутри божки успеха; есть еще какая-то заграница, но этого наука точно не знает. А здесь, на высоком берегу Унжи, уходит от нас шум городов, у московских много понтов, говорит Александр Васильевич. Он их почему-то недолюбливает, им надо, чтобы кайф, а что же, спрашиваю я паромщика Колесова, надо нам? Благодать, говорит он; нам нужен не кайф, а благодать.

Крест над Унжей
В Шемятине, это другой край района, лесничий Евгений Рыжов показал мне лесные дали за Унжей. Снаружи стоит пожарно-наблюдательная вышка, наверху установлены камеры, в домик лесничества выведен монитор. Видно все окрест, вплоть до Тимошина.
…Учительница Тимошинской школы Зинаида Дмитриевна Пургина, она сейчас на пенсии, организовала учеников на исследовательскую работу. Они собрали документы, свидетельства очевидцев, и в результате появилась карта. Она в краеведческом музее. На листе бумаги преобладает зеленая краска. А по ней – нарисованные вышки, обозначающие ОЛП, отдельные лагерные пункты. Их много, десятки. Между собой они соединяются узкоколейками.
По узкоколейкам вывозили лес, который валили заключенные. В 30-50-х годах прошлого века все это называлось коротким словом – Унжлаг. И сегодня, забравшись в лесные дебри, вы можете наткнуться на развалившиеся бараки и сторожевые вышки, ржавую колючую проволоку, забытую телогрейку и полусгнившие кресты на зековском кладбище. Среди травы и мхов можно увидеть и рельсы узкоколейки с клеймом «КМК имени Сталина», кузнецкие металлурги сработали их на века. Когда-то в здешних лесах отбывали свои сроки одновременно до тридцати тысяч человек, многие остались в этой земле навсегда.
Два года назад между поселком Комсомолка и Тимошином вознесся православный поклонный крест в память о жертвах репрессий. На вершине восьмиметрового, сваренного из рельсов распятия, – кованый венец, в котором переплелись тернии и колючая проволока. У основания креста камни, с каждым годом их становится все больше, их приносят сюда паломники. Это память о трагической и противоречивой эпохе, место поминовения и молитвы.
И я, пройдя пешком до памятника 15 километров, положил к подножию камень, думая и о пространстве, и о времени. И о Макарьеве, где две эти философские категории так переплетаются. А мысль-то в сущности простая: чтобы понять нашу историю, надо много исходить дорог.

Михаил СОКОЛОВ
Фото автора